Это тяжкое впечатление вновь и вновь возвращало Андрея к непривычным, сегодня впервые появившимся у него думам о смерти. Вчера вечером и сегодня утром у него была необычайно большая надежда, что враг будет задержан на последнем рубеже. Но этого не произошло. Сознание Андрея содрогалось теперь от страшной картины боя и торжества смерти, и он, ошеломленный, в эту ночь с душевной болью думал лишь о том, что теперь все пропало, все, все!…

Он шепотом спросил Юргина:

— Кто ж там ведет?

— Иди, не задерживай, — угрюмо поторопил его Юргин. — Раз ведет человек, куда надо, — чего тебе? Ведет — и хорошо!

— А куда? Вокруг же нас немцы!

— Кто сказал? Это вокруг немцев — наши. Чем дальше они заходят в нашу землю, тем хуже для них. А нам что? Мы на своей земле! Иди, иди знай!

После полуночи группа вышла из лесной трущобы на проредь. Все вздохнули облегченно. Здесь все увидели деревья и над ними — небо. Оно было пасмурное, на нем светились редкие мелкие звездочки, но все же это было небо, и под ним просторнее было душе, и легче вздымалась грудь, и лучше чувствовалась земная твердь. Где-то далеко впереди, куда двигалась группа, немецкие самолеты развесили над дорогами фонари, — ночь бежала от их страшного, мертвого света.

За проредью был обрыв к Вазузе. Вода в реке поблескивала, как смола. Восточный берег ее терялся во тьме, от этого река казалась широкой и могучей.

Капитан Озеров сел на землю, оперся о большой шершавый камень и неторопливо, почти шепотом начал отдавать приказания. Только здесь многие узнали, что майор Волошин застрелился во время танковой атаки, а их ведет капитан Озеров. Его приказы исполнялись быстро и точно. Теперь он пользовался не столько властью, данной ему законом, сколько той властью, более сильной, какую получил над людьми в эту ночь, пока шел впереди.

XXIV

Добровольцы-разведчики пошли искать на Вазузе брод. Остальные люди, сбиваясь в кучки, расположились на отдых вдоль берега.

Недалеко от обрыва лежала вывороченная бурей толстая ель, припахивающая гнильцой и плесенью. Падая, она вырвала вместе с корнями и поставила торчмя большой пласт дерна. Андрей сел у комля ели, откинув голову на засохший дерн, перевитый жгутами корней, и почему-то, прикрыв глаза, попытался вообразить бурю, что прошла над здешним лесом. "Какое ведь дерево вырвало из земли!" — подумал он, и ему еще больше, чем в пути, стало жутко от своих дум о смерти.

— Ты посиди здесь, — наклоняясь над ним, сказал Юргин. — Я пройдусь по берегу, поищу наших ребят.

— Я посижу, — безучастно согласился Андрей.

Сколько он просидел у поверженной ели, Андрей не помнил: вновь он был в том странном состоянии полузабытья, в каком находился, когда прятался с Юргиным в кустарнике. Перед ним мелькали, точно при вспышках молнии, то немецкие танки, то убитые, то белые голуби над родной Ольховкой, ярко озаренной неугасимым светом белых берез… И один раз он даже отчетливо услышал вопрос отца: "Обратно? А скоро ли?"

Рядом раздались голоса, хруст веток и сухой травы.

— Сидишь? — спросил Юргин. — А я вот наших ребят встретил. Дружков закадычных! Следом за нами плелись, только сейчас подошли.

— Да какая с ним, дылдой, ходьба? — возмущенно заговорил Семен Дегтярев, ощупывая в темноте ель, чтобы присесть на нее. — Одна маята! Под каждым кустом, дьявол, садится! А ты жди его!

— С такого страху небось и любого прохватить может! — без обиды возразил Умрихин. — Не дай и не приведи господи видать больше такое!

Умрихин устроился рядом с Андреем у комля ели. Присел и Юргин. Все закурили. В эту минуту Андрею показалось, что в их жизни не произошло никаких перемен, что они сейчас — на обычном привале. Но тут же он вспомнил о Мартьянове, Вольных, Глухане и спросил тихонько и задумчиво:

— Что же, это и все наше отделение теперь?

— Выходит, так, — вздохнул Умрихин. — Всех, кажись, побило. Ладно, что мы еще вырвались оттуда…

— Как выбрались-то? — спросил Юргин.

— А лучше и не спрашивайте, товарищ сержант! — ответил Умрихин. — Как выбрались из этого пекла — и теперь не вспомню. Нечего сказать, приняли страстей! И как только уберег меня господь от смерти, а? Кругом ведь так и косило! Просто чудо, что унес ноги!

— А в бою ты ничего действовал, подходяще, — сказал Юргин. — Вроде бы не боялся. Вот когда, скажем, танк бил…

— Танк? Это какой?

— Ну, что с Семеном мы подшибли.

— А я… что же… был там?

— Да ты что? А танкиста кто сшиб?

— Я? Хм!… — Умрихин заворочался в темноте. — Ты гляди, как я действовал, а? — подивился он искренне, а затем добавил: — Понятно, я действовал! Ну, не упомнишь же все! Такая буча!

Внизу, на реке, закричали негромко:

— Пошел, не бойсь!

Началась переправа.

— Пошли и мы, — поднимаясь, сказал Юргин.

У берега трещали кусты ветельника, хрустела галька, — двигались повозки, наугад спускались с обрыва солдаты. На перекате слышался сдержанный говор, плескалась черная, как смоль, вода.

Перейдя на восточный берег Вазузы, Озеров сам начал руководить переправой. Он все время торопил людей. Изредка на мгновение вспыхивал его фонарь, и свет его, падая на речку, мелкими блестками растекался по встревоженной, беспокойной стремнине.

Когда речку перешла последняя группа солдат, капитан Озеров справился:

— Теперь все?

Бойцы начали оглядываться.

— Все!

— Пошли!

Но тут выступил вперед Матвей Юргин:

— Погодите, один отстал!

— Кто это?

— Боец один. Где же он? Куда он делся? Он же шел за нами! — Юргин присел, чтобы лучше присмотреться к реке, волнуясь позвал: — Андрей, где ты? Андрей!

XXV

На всю жизнь Андрей запомнил эту ночь.

Когда товарищи начали переходить реку, он приотстал и задержался у берега. Снимая сапоги, он присмотрелся к реке, и тут будто скребницей шаркнули по его спине. Быстрая стремнина проходила мимо в кромешной мгле, разделяя мир надвое: один — на этой, другой — на той стороне. Мир на этой стороне теперь был страшен для Андрея, но все же давно знаком и пройден насквозь; мир на той стороне загадочен, наполнен таинственной тьмой, какую редко встретишь на земле, и в ней дрожат совсем неземные огни. Река Вазуза была теперь рубежом, разделявшим надвое не только мир, но вместе с ним и его жизнь. Что ждет его за этой рекой? Андрею показалось, что позади опять очень внятно раздался голос отца: "Обратно? А скоро ли?"

Андрей не думал отставать здесь от своих однополчан — в душе своей он был уже солдат. Он лишь боялся того, что случится с ним впереди, и потому невольно задержался на берегу. Услышав голос Матвея Юргина, он встрепенулся, схватил сапоги, разом вскочил и бросился в смолевые воды Вазузы. Он торопился, шумно дышал, двигая ногами, а у самого стержня запнулся о камень на дне и упал, оглушив себя плеском воды. Поднявшись на ноги, он еще более заторопился и второпях забрал сильно влево, где был большой омут…

Услышав сильные всплески на реке, Матвей Юргин вновь крикнул:

— Андрей, это ты?

Андрей кое-как выбрался на берег. Не отвечая, он полез на обрыв, раздирая кусты ивняка. Он вылез, с хрипом двигая широкой грудью. С его одежды стекала вода. Только передохнув, он сказал устало и сумрачно:

— Чего ж ты… кричишь тут?

— Как — чего? А что ты отстал?

Андрей отряхнул руки и, сдерживая дрожь, ответил:

— Мало ли отчего… Сапог вот потерял!

Солдаты подступили к нему ближе.

— Сапог? Тьфу, вот угораздило!

— Это как же помогло тебе?

— В омут попал, — все так же сумрачно пояснил Андрей. — Глыбь — во! Едва вылез.

Подошел Озеров. Осветив лицо Андрея фонариком, он сразу узнал его, переспросил:

— Ты что, сапог потерял?

— Я так пойду, — сказал Андрей смущенно.

— Зря все же потерял, — пожалел Озеров. — Теперь у нас ничего нет, беречь все надо. Как же быть? Застудишь ведь ногу, а?